)
Снова наступает пятница... ячейка. Радостно бегу, опять увижу родные,
любимые лица... Ярослав, Алина, Лена, Эдуард... За столом бегло замечаю,
что лидер Оля, такая пухленькая и веселая, как пупс, снова напрягается в моём
присутствии. Что-то не то. Но я делаю вид, что не заметила - мне ведь
нельзя быть слабой, затопчут.
Неловко наливаю себе чай, беру
бутерброд, который есть почему-то не хочется. И чай пить тоже. Грею
холодные пальцы об кружку, и молчу. Оле опять показалось, что я "странно
молюсь"... Под ложечкой начинает ныть, как-будто где-то это уже было...
Неловкими,
негнущимися руками я ложу бутерброд на салфетку, он абсолютно пресный, и
хлеб невкусный, пахнет плесенью, хоть и свежий. Муж Оли, Вова, красный,
белесый мужик смотрит на мои плотно сжатые колени, и глотает бутерброды
один за одним. Видно, что жена раздражает и утомляет его... На
мгновение показалось, что он не прочь сварить холодец из её розовых,
лоснящихся, поросёнкоподобных ляжек, и съесть. Но жена не унимается, и
продолжает торопливо назидать церковь. Я почему-то начинаю представлять,
как они занимаются любовью... Это так странно, но я уже не могу
остановиться. Он крутит её, как резиновую Зину, всю такую розовую,
гладкую, и плотную, в поисках чёрной, влажной дыры, но не находит,
потому что вместо вагины у неё руководство лидеров "Благая Весть".
Он
начинает в бешенстве рвать листы, но ничего не выходит - она и книга
одно. Громко, очень громко: "Алёна, ты где?!" Ольга возвращает меня к
реальности. Хочется взять скатерть, и сдернуть всё вниз... сглотнув
слюну, делаю вид, что мне интересно, и даже читаю по её просьбе послание
к Коринфянам. Интересно, найдёт ли Вова дыру? Что варить на завтрак, в
холодильнике шаром покати... Маленькие без колготок, а на улице уже
минус 2. Мысли лезут одна за одной...Толстые, сытые хари продолжают
чавкать и есть колбасу и грудинку за столом. Оля ловит мою плохо
скрываемую интонацию лица. Мысленно я её уже вижу в кабинете у Дорис,
как нервно она кусает свои розовые пальцы, и жалуется, что я слишком
много "говорю не по теме". Как занимается любовью Дорис и Янис, я тоже
уже давно себе представила: он суетливо расстёгивает свою ширинку, и
ложиться на неё, как старая, потная, пахнущая кислым, хрипящая свинья...
Такими же мокрыми, суетливыми толчками начинает погружаться, облизывая
её плохо накрашенные губы и лицо. Но она мешает ему, и нерешительно
направляет его лицо вниз... "у неё по другому не получается". И он
лижет. Она кончает, закатывая красивые голубые глаза... Янис смотрит,
как она их закатывает, и тоже кончает. Зачем я об этом думаю? Так,
наверное, устроены люди...
Напротив меня Алина. Маленькая,
худенькая очкастая дама, работает в университете, преподаёт что-то из
точных наук. Чокнутое создание - я ей говорю, бросай работу, возвращайся
в дом, к детям, но она шипит, и выпускает яд: "начни с себя!". Руки
дрожат, и чай льётся на пол. Я мысленно молюсь, Господи, как скоро меня
отсюда выгонят? Через месяц, через два? Мой блог им не поможет, потому
что все статьи они просматривают всегда демонически, ногами кверх. Они
не виноваты, у них так получается. А может и не просматривают. Не знаю.
Ольга
гладит руками колени, как бабка. Она всегда их гладит, трёт чулки, как
паук, в ожидании новой мухи... Стрелка часов подходит к половине
девятого, ячейка заканчивается. Тогда я ещё не знала, что за мной уже
следят и наблюдают и пастор Павел, и пастор Филлип, и помощник пастыря
Васильев, и прочая церковная иерархия. Так положено. Они тоже читали.
Что читали? Они демонически просматривали мой немного спрингфилдаличный
блог - я не понимаю, откуда у жены Джоела такие тряпки, и деньги на
кафе... Но об этом говорить и писать нельзя, это у них называется "атака
на лидеров", они молятся, тебе Бог даст твоё, Алёна. А где моё, опять
думаю про себя? Уж не говно ли в унитазе?
"Алёна, такие слова
говорить нельзя!" - мы с мужем уже в кабинете у Васильева. Дождалась.
Чувства не подвели следили, читали, решали, что с нами делать.
"Убирайтесь прочь!" Смотрю на мужа боковым зрением, и вижу, что его
сердце уже разбито, навсегда. Пастор Павел на глазах превращается в
какое-то размахивающее руками и нервно дрожащее желе: "Мы давно
наблюдали за вами!" Хотя мне показалось, что сам он наблюдает за Олей
Реннер, она ему нравится, как женщина. Оля и вправду хороша, милое,
пухлое личико, щёки-персики, русые волосы... маленькая, одарённая,
умная. Не то, что Полина - неуклюжая, рыжая, высосанная детьми моль. Я
опять начала представлять... пастор Павел сравнивает Полину и Олю
Реннер... "Бог, очисти от искушений!"... нервно молится он. Но глаза
бояться, а руки тянуться. Полина берёт его другим - она чистит, моет, и
воспитывает детей. И он живёт с ней - тихо, с благодарностью Богу, так,
что-бы не было стыдно перед церковью и людьми.
"Уходите из
церкви!" в голове застучало, как молотом, потемнело в глазах. Муж
оправдывается - ему стыдно за меня, я сильно несдержанная, пишу, и
говорю всё, что приходит мне в голову. И никто не может помочь - уже
пытались. Бесы не выходят, шизофрения не лечиться, генетически
передавшиеся проклятия не разрушаются. Я - урод. Бог мне говорит, что я -
апостол. И я знаю, что это так. Но им это кажется нелепым, смешным и
раздутым. Им кажется, что я - чокнутая, что я всё себе придумываю. И про
апостола, и про дары, и про помазание. Пастор Павел сидит напротив
красный, слащавый, и безнадёжно влюблённый в Олю Реннер. "Уходите! Но...
мы хотим вам помочь. Скоро будет раздача вещей. Можете прийти и взять."
Я вспоминаю вонючие, растянутые и заношенные вещи из их гуманитарки.
"Не надо."
На улице дождь вперемежку со снегом. На лестнице
стоят какие-то смеющиеся мальчики из офиса. Руки тянутся столкнуть их
вниз, что-бы насладиться криками и болью, но мне этого делать нельзя. Я -
странная. Я - не такая как все. "Господи, что-бы упал вниз, с этих
ступенек, фашист!" Спускаюсь вниз, ноги абсолютно мокрые, ведь я так
спешила на встречу с пастырем Риком: "Алёна, мы приглашаем вас на
встречу с пастырем Риком!". Чувствую, что начинаю задыхаться от
очередного пинка... Вова молча открывает машину. Поехали. Он начинает на
меня кричать, как на животное, но я не слышу. Смотрю, как проносятся
светофоры, машины, дома. Перед лицом стоит пастор Павел, на котором ещё
вчера было написано "это ваш друг семьи", и его рыжеволосая Полина,
руководитель служения "Супермама". Почему я?
Так надо. Кому-то
нужно быть наивной, верящей в доброе и хорошее жертвой. Кому-то нужно
быть дерьмом, об которое вытрут ноги, и обвинят. Вова продолжает
кричать. Меня клинит, и кричать начинаю я - просто кричать: "Аааааааа!"
Хочется исчезнуть из этого города, но у меня ничего нет - нет дома, нет
пастыря, нет церкви. Меня все ненавидят.
Я - урод.